Сколько их, не знает никто, но их будет много больше, если общество не перестанет негуманно относиться к людям с психическими проблемами
Нынешняя весна была особо урожайной по количеству преступлений против детей. Или, по крайней мере, так кажется, если судить по новостным сводкам. В чем причина этих отклонений? Можно ли как-то справиться с серийными сексуальными преступниками? Об этом мы говорим с врачом-психиатром, старшим научным сотрудником ФГУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии имени В.П. Сербского» Росздрава, к.м.н., доцентом Львом Олеговичем Пережогиным.
— Откуда берутся педофилы? Почему человек воспринимает ребенка как сексуальный объект?
— Причины аномального сексуального поведения ученые исследуют давно. Сегодня принято считать, что все формы ненормативного полового влечения — это своего рода компенсация нарушения формирования стереотипов полового поведения, в основе которого лежит процесс половой идентификации. Чаще аномальное сексуальное поведение встречается у мужчин. На это есть свои как биологические, так и социальные причины. В итоге влечение оказывается направлено не на женщину, сложный, требующий «особого подхода» нормативный объект, а на объект, лишенный черт зрелой сексуальности и одновременно менее защищенный, — например, на ребенка.
— Почему «чаще встречается у мужчин»?
— Мужчина — это существо «особого биологического назначения». Например, у него только одна Х-хромосома, значит, больше рецессивных аллелей генов* могут проявить свое действие. А они важны для реализации разнообразия, без которого невозможен естественный отбор. Выживает и оставляет самое многочисленное потомство наиболее приспособленный из самцов. У него больше шансов отдать будущим поколениям свой генетический материал, свои признаки. Биологическая природа женщины иная — в женском генотипе накапливаются наиболее удачные в данных условиях аллели. Но есть и более глубокий механизм. «По умолчанию» человеческий организм — женский. Чтобы он стал мужским, природе приходится приложить много усилий, и не всегда результат этих усилий удачен. После зачатия соотношение мальчиков и девочек среди эмбрионов — 14 к 10, а к моменту достижения половой зрелости — лишь 9 к 10, то есть у мужских особей проявляется гораздо больше грубых, не совместимых с нормальным развитием расстройств. Социальное окружение тоже вносит свою лепту: нормы поведения, которые мы внушаем мальчикам, являются своего рода «двойными стандартами». Мальчику велят быть мужественным — и наказывают за драки, учат быть добрым и милосердным — и бранят за принесенных домой котят, хотят, чтобы он вырос мастером на все руки, а молоток в руки не дадут: опасно. Декларируется все правильно, а в жизни мужчина оказывается несостоятельным. А в нынешней ситуации к этому добавляется и экономическая несостоятельность мужчин, которая все чаще ведет к пьянству. Все это затягивается в клубок, из которого нельзя вытащить одну простую причину и найти одно простое решение.
— Можно ли говорить о том, что количество педофилов в обществе резко увеличилось?
— Любой криминолог вам скажет, что сексуальные преступления — самая скрытая форма преступности. Далеко не все они становятся достоянием правоохранительных органов, а те, что становятся — не всегда раскрываются. И говорить о том, каково положение дел в действительности, невозможно.
— Человек, насилующий ребенка, — это обычно душевнобольной?
— Ставить знак равенства между категориями «душевнобольной» и «преступник» — заведомо неверно. Если мы посмотрим Международную классификацию болезней (МКБ-10), то найдем в ней отдельную рубрику расстройств сексуального влечения, а там подрубрику «педофилия». Но такое поведение встречается и не только при расстройствах влечения, но и, например, при шизофрении, при органических церебральных поражениях. Однако большинство сексуальных преступлений совершают здоровые люди. Что же касается собственно насилия, в смысле принуждения, то сегодня в подростковой среде распространен культ сексуальной доступности — может оказаться, что юная особа даже спровоцирует взрослого мужчину на сексуальные действия своим поведением. Другое дело, что закон трактует сексуальные отношения с лицами, не достигшими 16 лет, как «насилие». Большинство сексуальных преступлений в отношении детей осуществляются у них дома — отцами, отчимами, собутыльниками, «приходящими мужьями» матерей, дядями, братьями… А есть еще и педагоги, воспитатели… Одним словом, это люди из ближайшего окружения ребенка, от которых он должен получать тепло, ласку, защиту.
— А как при наличии диагноза психического расстройства устанавливается вменяемость? Существует мнение, что невменяемость помогает преступникам избежать ответственности.
— Невменяемость — понятие правовое. У нее есть медицинский критерий — психическое расстройство — хроническое или временное, слабоумие или иное болезненное состояние психики. Есть юридические критерий — неспособность человека осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий, руководить ими. Поэтому о каждом соотношении диагноза с деянием и вменяемостью/невменяемостью можно написать диссертацию. Эксперты руководствуются четкими клиническими критериями для вынесения своего решения.
— Влияет ли телевидение на увеличение числа преступлений, связанных с сексуальным насилием?
— За рубежом проводились такие исследования. Группа психически здоровых людей смотрела, предположим, боевик — а после просмотра исследователи оценивали их шансы совершить противоправное действие агрессивного характера. Шансы эти повышались — но лишь на первые два-три часа, затем включалась более «базисная» личностная сущность: работали те человеческие ценности, которые позволяют людям контролировать себя. То же самое касается, в частности, и порнографии. Так что в отношении зрелых людей просмотр сцен насилия вряд ли служит спусковым крючком для агрессии. Что же касается детей… Нынешние дети воспитываются принципиально в иной социальной среде, где существует культ насилия, брутальности, у них формируются иные ценности, чем у старшего поколения, многие из них готовы к насилию и без дополнительной провокации в виде фильма. Самое печальное, что эту среду создаем мы — ласковые, нежные, воспитанные взрослые.
— Значит, новый тип насильника — брутальное дитя эпохи перемен?
— Нет. Подавляющее большинство сексуальных контактов взрослых и детей и вообще насилия взрослых над детьми происходит не в школе и не на улице. Громкие дела, которые добираются до новостных программ, — это только верхняя часть айсберга. Повторюсь — подавляющее количество подобных преступлений происходит в семье, дома, за закрытыми дверями квартир многоэтажных домов. Чаще всего это отчим и пасынок или падчерица. Реже — отец и дочь, еще реже — мачеха и пасынок или падчерица. А еще есть дяди, тети, любовники матери, собутыльники, «приходящие мужья». Большинство случаев насилия, в том числе и сексуального, — это насилие со стороны самых близких людей.
— Что, собственно, обществу делать с педофилами и насильниками?
— Идеально было бы лечить. Если аномальное поведение — следствие расстройства влечения в его чистом виде, то лечение нужно трудное, долгое. Если это синдром в рамках шизофрении или иного психического расстройства, нужно лечить основное заболевание, многие из них лечатся весьма успешно. Хочется думать, что мы стоим на грани совершенно нового положения дел в психиатрии: усилиями психофармакологической науки большинство людей, страдающих психическими расстройствами, можно вернуть к нормальной жизни. Как однажды вместо тюрьмы для умалишенных возникла больница, так сейчас больница может смениться амбулаторией. Задача современной психиатрии — обеспечить больному нормальное качество жизни. Большинство тех, кто страдает хроническими психическими расстройствами, могли бы спокойно жить в обществе, принимая поддерживающую терапию, — почти как женщины принимают контрацептивы.
— А что мешает такой идиллии?
— Прежде всего — бесчеловечное или просто безразличное отношение общества к тем, кто страдает психическими расстройствами. Их боятся — а страх ни к чему хорошему не приводит. А они боятся идти лечиться. Боятся врачей-психиатров. Лекарства очень дороги. Решиться пойти на прием к врачу — тоже трудно: в районной поликлинике психиатра вы не найдете, в диспансер человек, как правило, не идет. А людям с такой деликатной проблемой, как расстройства влечений, в диспансере обычно и не могут помочь. Им что — в газетах помещать объявление: «Ищу врача психиатра-сексопатолога»? Необходимо осуществлять грамотное половое воспитание. Но у нас как только появляется мало-мальски серьезная программа, ее осуществление тут же блокирует возмущенная общественность. И вопрос даже не в том, чтобы написать такую программу, — вопрос, кто ее будет реализовывать, ведь учителя в школах просто некомпетентны. Преподавателей из мединститутов приглашать? Все это тоже будет очень дорого.
— Кстати, как вы относитесь к идее подвергать педофилов химической кастрации?
— Очень плохо. Идея эта ненова, ей лет сто уже. Только раньше больше орудовали топором. А теперь решили действовать гуманно, таблетками. Аномальное сексуальное поведение — это форма компенсации у людей, имеющих сексуальные проблемы. Чем глубже эти проблемы, тем «радикальнее» требуется компенсация. А кастрация в любой форме усугубляет сексуальные проблемы. Это не решит проблему сексуального насилия — как лоботомия не решила проблему агрессивных пациентов. Искалечили какое-то количество людей — тогда остановились, поняли, что путь тупиковый. Подобные эксперименты на людях бесчеловечны и признаны таковыми, помнится, Нюрнбергским процессом. Да и США, на чей опыт ссылаются, — отнюдь не образец демократии. Ведь врача использовать вместо палача придумали именно в Америке. Но даже там это предлагается как альтернатива тюремному заключению — на выбор.
— В сообщениях о последних громких убийствах несколько раз мелькал диагноз «олигофрения», обычно в стадии дебильности. Как при этом диагнозе контролировать поведение больного?
— Начнем с того, что и «олигофрения», и «дебильность» — понятия устаревшие. Правильно говорить «умственная отсталость». Лица, страдающие глубокими формами умственной отсталости, социально дезадаптированные, живут в интернатах. Среди нас живут те люди с умственной отсталостью, у которых интеллектуальное снижение минимально, они обычно вполне социально адаптированы — за исключением случаев алкоголизма, которых среди них очень много. Люди плохо представляют себе, что такое умственная отсталость. Обычно она выявляется только на уровне школы: у человека есть определенный когнитивный дефицит, который мешает ему учиться, — а на бытовом уровне он такой же, как все. Поэтому для таких детей создают коррекционные школы VIII типа, и с детского учета в диспансерах на взрослый большинство из них не переводится — они находят свое место в обществе. На взрослом учете остается небольшая часть больных — обычно с глубокими интеллектуальными нарушениями, которые не создают семей, а потом, когда умирают их близкие, попадают в социальные учреждения. Но 98% умственной отсталости — это неглубокие пограничные формы, вполне поддающиеся социальной адаптации. Просто это трудно, этим никто не хочет заниматься. Это должна быть серьезная, межведомственная система с участием не только врачей, но и педагогов, психологов, социальных работников, участковых милиционеров… Тогда, может быть, все сдвинется с мертвой точки.
— Общество не понимает, зачем тратить деньги на людей, которые, возможно, никогда не будут «нормальными». Нерентабельно ведь.
— Это логика переходного периода: если на всех все равно не хватит, разумно сосредоточиться на чем-то одном — самом жизнеспособном, лучшем, передовом. В Древней Спарте больных детей сбрасывали со скалы. В Афинах — выхаживали. Афины стоят и ныне, а Спарта — лишь страница истории. Общество нужно воспитывать гуманистически. Это должно стать государственной идеологией.
— Что нужно сделать, чтобы обезопасить детей и не вырастить новое поколение насильников?
— Прежде всего — вернуть психиатра в число врачей, которые ведут диспансеризацию школьников. Сейчас к психиатру дети попадают только по направлению, и в поликлиниках врачей этой специальности нет. Нужна самостоятельная специальность — детский психиатр. Раньше была такая должность — психоневролог, это психиатр с дополнительной специализацией по неврологии. К ним всегда стояли очереди. Надо менять имидж душевнобольных в обществе — чтобы их не боялись, чтобы им сострадали. Кого боятся — тот изгой. А изгой чувствует угрозу и будет стараться себя обезопасить. Нужны грамотные популяризационные кампании — причем не разовые, а постоянные. Нужно остановить повсеместную продажу алкоголя! Страна действительно спивается. Говорят, структура потребления меняется: водки меньше пьют, вина больше… Но эта статистика не учитывает тормозной жидкости, самогона, гуталина, намазанного на хлеб. Нужна полноценная система помощи детям с проблемами поведения, укомплектованная квалифицированными кадрами, а не «психологами» с двухмесячными курсами переподготовки. Нужно, наконец, понимать, зачем страна живет, а то у нас до сих пор нет никакой национальной идеи, кроме не свойственной прежде России идеи преклонения перед деньгами. А то мы все догоняем и перегоняем Америку по числу миллиардеров. Обогнали по числу самоубийств — будем гордиться? Это что-то вроде той самой половой идентификации, с которой мы начали наш разговор, только на уровне нации. Если не сформируется — будут проблемы…
* Аллель – взаимоисключающий вариант существования генов. Рецессивный аллель – тот, который в присутствии других аллелей (доминантных) не проявляется.
автор Ирина Лукьянова
http://bl-antidot.info/756.html
